с криком чаек, и, казалось, настолько впечатлена была вселенская природа чувствами его метрополии, что даже облака на небесах никогда не проплывали по Доминоре, не отдавая дань её душе, отчего воздух Доминоры был более сырым, чем в любой другой стране. Во всех его великих планах королю Белло прекрасно помогали его многочисленные флоты, состоящие из военных каноэ; его флот был самым большим в Марди. Следуя этой логике, он клялся, что вся лагуна принадлежит ему и что все рыскающие там киты, суда и акулы были её захватчиками. И этим чистейшим тщеславием он вдохновлял своих поэтов-лауреатов, сочинивших несколько великолепных старых морских од, заставляющих душу петь, едва заслышав их.

Но хотя остальную часть Марди такая благородная поэзия весьма усладила, она не согласилась с поэтами Белло в определении лагуны как наследственной территории их старого монарха.

Когда-то давно гребцы вздорного короля встретили в широкой лагуне несколько каноэ, принадлежащих вышеупомянутому острову Вивенца, схватили нескольких его жителей и, пощупав их пульс, объявили их урождёнными жителями Доминоры, а поэтому не вольными идти куда бы то ни было, для чего, поскольку они не могли родиться снова, они должны были навсегда остаться подданными Белло. Потерять волосы, нет, вашу кожу возможно, но потерять вашу преданность вы не можете, в то время как если у вас есть кости, то они принадлежат Белло. Поэтому, несмотря на все уговоры и попытки доказать обратное, этих несчастных гребцов притянули к каноэ Доминоры и приказали плыть к дому их похитителей.

Узнав об этом, жители Вивенцы пришли в большое волнение и после великих церемоний над своим вещим огнём, снарядив несколько каноэ с двумя килями, вышли в море в поисках тех, кого они назвали торговыми корсарами Доминоры.

Но удачным, возможно, стало то, что в данный момент во всех частях Марди флоты вздорного короля сражались, сцепившись бортами, с многочисленными противниками, и если бы военные каноэ Вивенцы появились перед такой огромной армадой, то сама выпуклость тысячи её носов, возможно, потопила бы их разрозненный флот навсегда с глаз долой.

Когда это произошло, Белло послал несколько своих малых судов на поиски и при случае измотать врага и, не возвращаясь домой, немедля продолжил заниматься более важными делами.

Но так случилось, что суда Белло, один за другим встречая противника, в большинстве случаев сочли каноэ Вивенцы намного большими, чем их собственные, и укомплектованными большим количеством воинов с сердцами смелыми, как и у них, отчего в морских сражениях, которые последовали, они показали себя с плохой стороны; и каноэ Вивенцы, захватив их нок-реи как победители, очень вежливо препроводили их в свои коралловые гавани.

Приписывая эти победы исключительно их превосходящей отваге и умению, люди Вивенцы были чрезвычайно неистовы в своём триумфе и причинили себе мучительное беспокойство тем, что заработали хрипоту в горле; и до сих пор, если верить Мохи, часть существующего поколения была рада говорить при помощи своих носов.

Глава XLII

Доминора и Вивенца

Три каноэ всё ещё продолжали скользить по воде, когда мы узнали много подробных сведений про Доминору и, попутно, про другие острова. Кажется, что тяга к увеличению территории часто лежала в самой основе экстравагантных действий проницательного Белло. Если случай намыва земли и сплавного леса у любой отдельной коралловой отмели в лагуне указывал на самую отдалённую возможность возможного появления островка, он со всей поспешностью посылал к этому месту каноэ, чтобы присвоить предполагаемое владение как пока ещё полузатопленную территорию и по возможности изгнать оттуда зоофитов. Во время необычно сильного отлива, тут и там обнажавшего внешний риф Архипелага, Белло требовал устанавливать своё королевское копьё на каждое обнажившееся место, явив таким образом символ своих высших притязаний на него.

Другой случай был такой: в Доминору как-то дошёл слух, что на отдалённом острове жил человек с воистину необыкновенно большим носом, и, как пророчили предсказатели, это являлось предвестием некоего ужасного бедствия. Но, проигнорировав их тщеславные суеверия, Белло немедленно послал туда агента установить, является ли этот огромный нос географически доступным; и если это так, то проделать то же самое действие, вернув владельцу.

Сейчас мудрый старый Мохи считал, что большой удачей для Марди в целом было то, что подданные, которых посылал Белло для заселения его зарубежных приобретений, слишком хотели сбросить свою зависимость, так как вскоре начинали считать себя способными справиться с нею.

Действительно, прекрасная страна в западной части Марди таким же путём стала суверенным – нет, республиканским государством. Это была страна, на которую Мохи ссылался ранее, – Вивенца. Но в упоении и в гордости от недавнего достижения национального превосходства жители Вивенцы, возможно, весьма желали носить венец тщеславия. И потому, уверенные в своей стойкости, после очень долгой борьбы они в конечном счёте преуспели в том, чтобы отразить войска, посланные Белло для подавления их восстания, и были единодушны во мнении, что вздорного короля никогда прежде прилюдно так не унижали. Стоит также принять во внимание, что они не столько победили Белло, сколько защити- ли свои берега, подобно тому как молодой лев защищает своё логово от легионов единорогов, хотя вдали от дома он может быть порван на части. И вправду Плетёная Борода сказал, что во время этой войны Доминора выставляла десять длинных копий против каждого дротика, брошенного Вивенцей, хотя дротики метались столь же упорно, как и копья.

Но, при превосходстве в численности и оружии, почему, в конце концов, у короля Белло исчезла надежда на победу над грубыми жителями Вивенцы? Одна причина состояла в том, как говорил Мохи, что многие его воины были слишком заняты в других частях Марди, но другая – что он не видел никогда столь доблестного сопротивления, а поэтому Вивенца – не только её жители – была полностью непобедима. По мысли Белло, горы – крепкие противники; судьбу трудно сдержать.

Воистину мужчины Вивенцы совсем не были трусами; не преувеличивая, скажем, что по происхождению они были львами из племени львов. Не их ли барды объявили своё племя молодым поколением среди мардианских народов, потребовавшим нового мира для полноты своего развития? Да будет известно, что большая земля Колумбо, значительная часть которой ещё не была захвачена Вивенцой, была последним островом, обнаруженным в Архипелаге.

По полному счёту и с беспристрастием Арктура можно сказать, что Вивенца была благодатной землёй. Как молодое тропическое дерево, она стояла наполненная зеленью, бесчисленными цветами и созревшими сочными плодами, свисавшими с одной ветви. Она была многообещающая, как утро.

Ещё Вивенцу можно было уподобить Святому Иоанну, питавшемуся саранчой и диким мёдом и пророческим голосом кричавшему странам в диких краях. Или, открыто стоящая среди старых разодетых королей и императоров Архипелага, Вивенца казалась молодым Мессией, которому кланялись рассудительные бородатые раввины.

Такой представала Вивенца со своей лучшей стороны. Однако Вивенца выглядела хвастуном в Марди, единственным храбрецом, когда-либо известным. Как армия носящих шпоры и хохолки петухов, её люди воспевали великолепный восход своего солнца. Это позор, Вивенца! Откуда твоя бесспорная доблесть? Не заимствована ли она тобой со славных старых берегов Доминоры, где её в изобилии? Какой остров, если не Доминора, передал тебе в наследство этот несгибаемый хребет? Это храбро бьющееся сердце? О, Вивенца! Знай, что истинное великолепие слишком велико для хвастовства; и страны, так же как и люди, способные быть мудрыми, будут великими.

Но что ещё о короле Белло? Несмотря на его территориальную жадность и неприятие отказа от украденных стран, он всё же был великолепным старым королём, довольно раздражительным – сказал и ударил, – но с истинно королевским сердцем. Его железной стойкостью, как могли, в основном гордились все острова. И если почти не обращать внимания на его жадность, то в целом,